— Ты больше не воин, — так же нежно напомнила Волчица. — Ты даже не маг, дитя, все клятвы разорваны и сожжены вместе с твоей силой. Подумай о себе. Жизнь прекрасна. Возьми мой дар, и сможешь радоваться ей еще долго.

— Нет, — с трудом выдохнула Ло, изнемогая от ледяной тоски. — Я выбрала. Ты права, и я, может, еще пожалею… Наверняка пожалею. Но магом и воином человека делает не сила. Я клялась Ордену, своему богу и себе. Пусть Орден и Пресветлый забыли, но я помню. Я училась прилежно, я жила честно. И я все еще способна и вправе умереть доблестно. Спаси их, Госпожа. Я не хочу жить, зная, что ценой за это стала их смерть.

Тишина длилась, кажется, целую вечность. Ло тонула в синем, как самое ясное летнее небо, сиянии, вдруг показавшемся теплым и уютным. Внутри было пусто, надежда ушла, но взамен пришел холодный покой правильности происходящего.

— Воистину, мой волчонок верно выбрал сестру, — ясно прозвучал голос Волчицы, заполняя собой весь мир. — Я буду поглядывать на тебя. Кто знает, чем еще ты меня удивишь? Но выбор сделан, цена велика и уплачена сполна. Ты останешься с тем же, с чем пришла ко мне, не больше и не меньше. Женщина и все ее дети будут жить. Свободные от любого бремени, будь то болезнь или проклятье… Прощай, дерзкое дитя. И помни: справедливости нет. Есть только сила, что на время отодвигает смерть, и выбор, который каждый делает сам.

— Благодарю, Госпожа, — прошептала Ло, чувствуя, как мир кружится беспросветно густой метелью. — Но справедливость — это и есть выбор… Ее нет, но мы выбираем ее и создаем сами. И она есть, пока у нас хватает на это сил…

Слова улетали и терялись в снежной круговерти, но Ло знала, что Волчица слышит ее. Древняя, жестокая и мудрая, но вечно юная, как сама жизнь…

А потом мир ударил последним тугим порывом ледяного ветра, Ло едва удержалась на ногах, покачнулась… Вокруг оказалась та же хижина, только озаренная холодным бело-синим светом. Ло видела, как в потоках этого света мерцает изумленное лицо фраганки, как беззвучно открывает ротик ее сын, с мордашки которого исчезают, будто смытые, корочки струпьев и язвы, как Аманда дышит полной грудью, широко распахнув глаза и ловя ртом упоительную морозную свежесть… И как медленно, будто во сне, влетает в хижину Эйнар Рольфсон с неизменным топором наизготовку. Она успела улыбнуться ему, пытаясь сказать, что все хорошо и теперь таким и останется, но язык не слушался, ноги окончательно предали, и Ло свалилась на руки подхватившему ее капитану.

Глава 28

СЛОМАННЫЕ КРЫЛЬЯ

Обратный путь Ло почти не запомнила. Она вообще мало что понимала, когда капитан вынес ее из хижины: перед глазами стояло белое зарево, льющееся неизвестно откуда. В нем было не жарко и не холодно, а морозно и свежо, как бывает после снегопада. Руки и ноги Ло налились приятной теплой тяжестью, и она шага бы сама не сделала, так что требовать от капитана, чтобы тот ее отпустил, не стала. Оказывается, слабость очень способствует благоразумию.

Вокруг суетились люди Рольфсона, выполняя его приказы, щедро сдобренные поминанием йотунов, утбурдов и прочей северной нечисти. Аманду и ребенка осмотрел Лестер, и Ло слышала изумленную радость в голосе старого целителя, когда он докладывал, что гниль исчезла бесследно. А белое пламя все плясало внутри хижины. Потом, излившись наружу, оно прокатилось по поляне перед домом вдовы и на несколько мгновений взметнулось вокруг каждого человека. Облизало топор и перчатки Рольфсона, накидку и сапоги Ло, копыта лошадей… И белыми змейками уплыло в ночь, постепенно рассеиваясь.

— Огонь уничтожает заразу, — восхищенно сказал Лестер, первым сообразивший, что это значит, и добавил что-то мудреное и целительское о дезинфекции. — Капитан, я уверен, что опасность миновала! Сами посмотрите…

— Слава Пресветлому, — буркнул Рольфсон, держа Ло так, словно она весила не больше кошки, и тут же поправился: — То есть слава Госпоже Волчице… Возвращаемся!

Уставшая настолько, что язык не ворочался, Ло безучастно глядела, как жеребца капитана расседлали и покрыли сложенным плащом, обвязав его ремнями.

— Поедете со мной, миледи, — сообщил Рольфсон, передавая ее Малкольму, и с высокого камня вскочил на коня, а затем принял Ло из рук великана-сержанта, посадив ее перед собой. — Дик, возьмешь леди Мэрли к себе. Лестер, что с ребенком?

— Спит как сурок, — отозвался целитель. — И бедная девочка тоже. Капитан, может, подождем утра? Дорога заледенела…

— Ничего, лошади хорошо кованы, — сказал Рольфсон, которого Ло слышала будто сквозь сон. — А к утру пойдет снег. Женщинам нужно в тепло. Миледи? Миледи, как вы себя чувствуете?

— За-а-амечательно, — зевнула Ло и окончательно погрузилась в дремоту, бессовестно наплевав на все и откинувшись Рольфсону на грудь.

Сквозь сон она чувствовала, как поверх накидки ее кутают в пару принесенных из деревни одеял — вот они и пригодились. Толстая шерстяная ткань пахла кислой овчиной и дымом, но Ло и так пропиталась вонью хижины, а в одеялах ей сразу стало тепло.

Потом она слышала стук копыт по подмороженной дороге, жеребец капитана шел ровно и мягко, так что Ло укачало, будто ребенка в колыбели. Вокруг была темнота, только впереди ночной мрак слегка рассеивало пламя факела, который держал кто-то из солдат, освещая путь. Рольфсон сидел в седле неподвижный, как скала, широкий и твердый, его рука обнимала Ло, а плечо оказалось как раз в нужном месте, чтобы положить на него голову… «Должна же быть хоть какая-то польза от широких плеч мужа? — рассудила Ло в краткий миг пробуждения. — Коня, правда, жаль: нелегко ему с таким грузом…»

Потом она все-таки уснула. И проснулась, словно от толчка, когда конь остановился, фыркнув.

— Все хорошо, миледи, — негромко успокоил ее Рольфсон, почувствовав, как Ло шевельнулась. — У Дика конь засбоил, сейчас пересядет на свежего, и поедем дальше. Вы не замерзли?

— Нет, — сказала чистую правду Ло. — И даже выспалась, кажется. Эйнар… капитан, — поправилась она, — вы ее видели? Видели Волчицу?

— Я видел свет, — помолчав, ответил Рольфсон. — Белый холодный свет, как днем в сильную метель. И тень в нем… Мне показалось, что этот свет вас обожжет — такой он был яркий. А тень — огромная. И когда она уходила, меня будто мехом по лицу мазнуло. Знаете, как собака, играя, вильнула хвостом. Если бывают собаки ростом выше лошади.

— Да, она такая, — расслабленно согласилась Ло. — Страшная и красивая… Жаль, что вы ее не видели. Она забрала меня в свой лес, представляете? Лес, которого нет в нашем мире. Такой же красивый и страшный, как она.

— Чем вы заплатили ей за помощь, миледи? — спросил капитан. — Боги ничего не делают просто так.

Копыта снова мерно цокали по камням и промерзшей грязи, а руки, обнимавшие Ло, были такими твердыми и надежными, что она почувствовала себя совсем маленькой и беспомощной. Странное ощущение, но Ло не назвала бы его неприятным, потому что никакой опасности не чувствовала. И врать капитану она не собиралась, просто не знала, как сказать о сделанном выборе. Начни объяснять — и придется говорить не только об утраченной магии, но и об осколке, а Ло меньше всего хотела чужой бесполезной жалости.

— Тем, чего у меня и так не было, — сказала она наконец, не солгав, но и не выдав всю правду. — Надеждой, что все станет по-прежнему.

— Надеждой… — повторил Рольфсон, а потом, подумав, тихо спросил, безошибочно попав в едва затянувшуюся душевную рану Ло: — Она могла вернуть вам магию?

— Могла, — тускло согласилась Ло, радуясь, что капитан знает только об этом. — Однако позволила попросить только что-то одно. Я выбрала жизнь для Аманды и детей. Но, боюсь, я слишком себялюбива, чтобы радоваться собственному выбору.

— Да уж, себялюбивы…

Капитан замолчал, поправив одеяло на Ло, и она почувствовала, что все-таки замерзла. Не сильно, но неприятно. Щеки и нос щиплет холодный воздух, и ноги в сапогах застыли.

— Может, ваша сила когда-нибудь вернется? — спросил Рольфсон, и Ло закусила губу, чтоб не ответить грубостью.